Огонь её души
"Слово не воробей, а пуля в сердце", — так говорил Катькин дед — Николай Михалыч — отгоняя от блаженной внучки очередную компанию не скупящихся на прозвища подростков. Её всегда довольное лицо с широкой улыбкой, длинная грязная юбка, рваная тельняшка с мужского плеча и вечно босые ноги — будто вызывали детей на бой.
Чуть ли не каждый день приходила Катька домой с новым синяком или новой ссадиной. И каждый из этих дней она улыбалась ярче самого Солнца.
Как-то утром Катька по своему обыкновению танцевала на газоне возле подъезда, весело напевая что-то под нос. Любовь Андреевна — соседка снизу — наблюдала за танцем с лавочки, неодобрительно цокая языком.
— Катька! Ну потопчешь же опять всю траву, здоровенная такая! После тебя, как после стаи гусей — ничего потом не растёт!
— Да ты помягше бы с ней, Любовь Андревна, дитё ведь по разуму-то... — смущённо бормотал Николай Михалыч выходя на работу, — У меня за неё и так каждую минуту душа горит, ещё про газоны будем думать...
— И будете! А кому, как не вам, думать-то? А если затопчет мои петуньи в клумбах — будете возмещать ущерб!
Николай Михалыч хотел было что-то ответить, но потом тяжело вздохнул, отвернулся и пошёл к внучке.
— Катюша, ты рядом с цветами-то поосторожнее танцуй. Видишь, какие красивые Любовь Андреевна вырастила. Не поломай случайно. Ладно, внучка?
— Очень красивые, дедушка, очень! Сиреневый и белый, белый и сиреневый! Самый сиреневый!
Катька весело прыгала вокруг окрашенной в белый цвет покрышки с петуньями и смотрела на них так, будто нет на свете ничего прекраснее. С восторгом и любовью. И улыбалась. Всегда улыбалась.
Когда дедушка ушёл, Катька, устав танцевать, подсела к Любови Андреевне. Немного помолчав, она внимательно посмотрела на женщину, придвинулась поближе и аккуратно, почти шёпотом, спросила:
— Тёть, а как это "душа горит"? В душе что, газовые конфорки есть?
— Вот голова твоя дырявая... Какие-то конфорки придумала. Просто так говорят и всё. Не приставай.
Катьку такой ответ явно не устроил. Она точно знала, что "просто так" никогда ничего не говорят. За каждым словом есть какой-то смысл. А за каждым дедушкиным словом — самый правильный из смыслов. А ещё, Катька внезапно подумала о том, что огонь этот может обжечь дедушкину душу также, как обычный огонь от костра однажды обжёг ей руку. И ей стало страшно.
Вспорхнув с лавки, будто никакой усталости и не было, Катька побежала на детскую площадку. Дети всегда понимали её лучше, чем взрослые. Ну, до определённого возраста...
Выбрав, как ей казалось, самого безопасного ребёнка из всех, Катька весело прыгнула в песочницу. Это был мальчик Слава. Ему было пять и Катька часто слышала, как он плачет за стеной из-за невкусного супа или неправильного цвета подаренной машинки. Катька очень сочувствовала Славе.
— Привет! Играешь? А во что играешь? Хочешь я буду за грузовик, а ты за автобус? — широко улыбнувшись, Катька схватила маленький красный грузовичок и проехалась им по краю песочницы, издавая звуки мотора.
Слава рассмеялся и, следуя её примеру, затарахтел, катая жёлтым Икарусом взад-вперёд рядом с грузовиком.
— Ты классно играешь! — довольно сказал Слава, а потом немного поджав губы добавил, — Хоть и большая.
— Дедушка говорит, что быть большим — не значит быть взрослым. Вот и я не взрослая. Просто очень большая. Как бегемот или слон. Такой уж у меня размер.
Катька снова добродушно улыбнулась и Слава, чуть задумавшись улыбнулся вслед за ней.
— Слушай, — вдруг чуть тише обычного заговорила Катька, — а вот ты не знаешь, как это, когда "душа горит"? Мне кто-то говорил, что там есть конфорки, как у кухонной плиты...
— Не, — уверенно ответил Слава, — у души никаких капфорок нет. Она же мягкая.
— И правда, — ответила Катька, не забыв потарахтеть за обгоняющий Икарус грузовик, — но как же тогда?
— Мой папа говорит, что у него душа горит, когда поздно вечером уходит в гараж. Больше ничего не знаю.
Катька хотела поделиться со Славой некоторыми своими размышлениями об огне души, но тут вдруг подбежала Славина мама.
— Славушка, я тебе что говорила, не разговаривай с ней! А ты чего тут сидишь? Не видишь ребёнок играет? Иди ещё где-нибудь поболтайся!
Катька испугалась такого напора, бросила грузовик на песок и, как юный олень, одним прыжком отскочила на два метра от песочницы. Но вдруг замешкалась и переминая пальцами подол юбки заговорила:
— Тёть, а вы знаете, что в душе горит?
— Нервы мои горят. Как вас таких на улицу только выпускают.
Катька ещё немного подождала ответа, рисуя большим пальцем ноги узоры на припорошенной песком земле, а потом развернулась и побрела по улице, выглядывая у кого бы ещё можно было спросить о горящей душе.
Через две улицы от Катькиного дома стоял супермаркет с просторной парковкой. В раннее время машин там почти не было. Но были голуби. Катька обожала танцевать вместе с ними. Иногда она специально брала из дома горстку пшена, приманивала птиц, а потом кружилась среди водоворота их шуршащих крыльев.
Катька была счастлива. Голуби, завидев её, слетались со всех окрестных крыш, ожидая очередную порцию пшена. Катька улыбалась и шлёпала босыми ногами по тёплому асфальту. Она вскидывала к небу свои тонкие руки с длинными пальцами, изображая крылья, и подпрыгивала, в тайне надеясь взлететь. Однажды ей такое приснилось и с тех пор она не оставляла попыток. Правда наяву взлететь выше двадцати сантиметров Катьке никогда не удавалось.
Заглядевшись на особо красивого голубя с зеленоватой спинкой, Катька потеряла равновесие и грохнулась, оцарапав коленку. Она не плакала почти никогда и этот случай не стал исключением. Лишь грозно нахмурившись, Катька посмотрела на асфальт и пробурчала, подражая голосу Любови Андреевны:
— Быть таким грубым не вежливо!
Чуть прихрамывая, Катька побрела к маленькой железной лавке, стоящей возле входа в супермаркет. Когда до цели оставалась всего пара метров, пятеро школьников с огромными рюкзаками обогнали девушку и визжащей кучей повалились на заветную лавку. Катька остановилась и замерла в нерешительности.
Две девочки и мальчик уселись, а ещё два мальчика остались стоять рядом. Одна из девочек посмотрела на растрёпанную босую девушку и наигранно засмеялась.
— Здесь занято, видишь? Поищи другую лавочку.
— Тёть... — привычно протянула Катька и дети удивлённо уставились на неё. Чуть прикусив язык и поморщившись, Катька быстро исправилась, — Р-ребят, а вы знаете, что в душе горит?
— Бензин, наверно, — серьёзно ответил сидящий мальчик, и все дружно рассмеялись.
— А это не опасно? — вкрадчиво спросила Катька, сделав маленький шажок в сторону детей, — От этого дедушке моему больно-больно не будет?
— Да откуда нам знать, — уверенно и не улыбаясь ответила девочка, сидящая в середине, — это тебе надо у самого огня и спросить. Может ему чем твой дедушка не нравится. Тогда точно больно-больно будет.
— Ещё как, — подхватил серьёзный тон один из стоящих мальчиков, но не выдержал и засмеялся.
Остальные дети тоже рассмеялись и Катька, напуганная громкостью их смеха, побежала прочь.
Весь вечер фраза той девочки не давала ей покоя.
"Надо спросить у огня", — бормотала Катька по пути домой.
"Надо спросить у огня", — думала она, доедая любимый дедушкин суп.
"Надо спросить у огня", — шептала она, копаясь в ящиках кухонного стола, в поисках спичек...
Николай Михалыч давно уснул.
Катька, после долгих поисков нашла-таки хоть и не заветные спички, но одну старую зажигалку в кармане отцовской куртки. Она висела здесь на три месяца дольше, чем длилась жизнь самой Катьки. Когда-то давно Николай Михалыч примотал петельку куртки к вешалке изолентой и с тех пор никто к ней не прикасался.
Сперва Катька решила обезопасить дедушку. Стараясь не издавать ни звука, она взяла большой стул из кухни и подставила спинкой под ручку двери, ведущей в комнату Николая Михалыча. Затем ласково поцеловала дверь, прошептала "доброй ночи, деда" и пошла на кухню.
Старая газовая плита Катьку всегда пугала. Голубые язычки пламени казались ей злыми и кусачими. Девушка осторожно поднесла зажигалку к плите, но вдруг съёжилась и отпрыгнула на два шага назад. Громкий дедушкин голос зазвучал в её памяти, как самая строгая заповедь: "Катюша! Брысь от конфорок!"
Катька на секунду задумалась, но тут же придумала что делать.
Высоко подпрыгивая и бесшумно, с кошачьим проворством приземляясь на пол, Катька подошла к книжному шкафу и выбрала там самую тонкую книжку. Это были какие-то сказки, которые она так и не смогла осилить прочесть. Немного полистав, Катька выбрала страницы, на которых не было персонажей. На корм огню она отправила три страницы с текстом, две с пейзажами и одну со скатертью-самобранкой. Потом подумала и убрала страницу со скатертью. "Сама на стол еду делает, значит живая!"
Смяв страницы, как это делал дед, разводя костёр, Катька сложила на столе небольшую горку и поднесла зажигалку. Огонь сперва никак не хотел разгораться. Но, Катька была сообразительной девушкой. Взяв страницу со скатертью, как веер, она аккуратно подула на тлеющие края бумаги. И огонь разгорелся. Катька заулыбалась.
Плотная бумага детской книжки горела довольно медленно, но производила много белого дыма. Катька обошла стол и, встав на колени там, где было лучше видно огонь, а не дым, тихонько проговорила:
— Дядь, ты когда у дедушки в душе загоришься, ты его не обжигай, пожалуйста. Пусть ему не будет больно-больно. А то я тебя знаю, ты вон как кусаться умеешь, — Катька вспомнила свой опыт общения с огнём и потёрла давно зажившее место ожога на локте.
Огонь не отвечал. Катька оглядывалась по сторонам, будто разыскивая кого-то, кто подсказал бы ей, как нужно правильно общаться с этой потрескивающей стихией, но рядом никого не было. Тогда она пододвинулась к пламени совсем впритык, чтобы если что лучше расслышать ответ, но вдруг брови её и ресницы вспыхнули и оплавились.
От этого жжёного аромата, Катьке вспомнился Новый год.
Все эти свечки, салюты, гирлянды, бенгальские огни. Она вдруг подумала, что возможно огонь, как и Дед Мороз, проявляет себя и разговаривает только когда все вокруг спят. Хитро улыбнувшись Катька легла на свой диван, стоящий в трёх метрах от стола, отвернулась лицом к стене и закрыла глаза.
День был долгий.
Силуэты пламени на стене убаюкивали.
Катька заснула быстро.
Той ночью ей снилось, что огонь ей ответил. Что он был добрым и не обжог её деда. Что один из мальчиков, стоявших возле лавки у супермаркета, скинул свои кроссовки и станцевал с ней среди бурлящей голубиной стаи. И это был хороший сон. Один из лучших за долгие годы. Катька широко улыбалась во сне. Огонь продолжал гореть.
.
.
.
.
.
